Юлия Фомичёва и Евгения Юдина
Архитектура для Археологии
Фотография отняла кое-что от рисования, рисовать стало можно не так точно: точность, вроде бы «ушла» в фотографию. И теперь атласы ботаников и географов, начерченные и раскрашенные до эпохи фотографии, воспринимаются не только как раритеты, но и как образцы какого-то забытого искусства. Сравнительно недавно компьютерное черчение попыталось кое-что отнять от черчения «ручного». Чертеж «руками» в крупных бюро исчез, его заменили восхитительные по сложности компьютерные «подачи». Но здесь не нужно забывать, что первоначальный набросок, идея, завиток или угол формы – все это по-прежнему чертится (рисуется) рукой на бумаге. Значит – ни фото, ни компьютерная графика не уничтожают рисунка и «ручного» чертежа, но только сдвигают эти виды графики в сторону индивидуального, неповторимого, того, что и называется «ручным», рукотворным.
Есть, правда, область графики, в которой и рукотворность и точность не только уживаются, но просто должны уживаться. Это архитектурная графика на археологических раскопках, фиксационная графика. Она тоже переживает изменения. Во времена наших отцов в Новгородской (и во многих других) археологической экспедиции каждый год работали студенты архитектурных ВУЗов (прежде всего – МАРХИ), это была раскопная элита, белая кость. Только они могли зачертить переплетение срубов на знаменитых новгородских раскопах, передать детали, показать соотношение мостовых и жилых домов нашего Средневековья. Теперь эту работы на обычных раскопках, не архитектурных, выполняют сами археологи, что-то замеряют, что-то набрасывают, а потом чертят за милую душу в компьютере.
Но есть область, в которой все осталось по-прежнему, как в середине XX века, как даже в XIX или XVIII веке. Это архитектурная археология. Здесь требуется предельная точность. Эта точность, как и встарь, нужна в любых условиях: в жару, в дождь, под ветром. Архитектор, и именно архитектор, может и должен вглядеться в развалины стены, в след фундамента, в разновременные кладки, в профиль лежащего криво карниза, в маленький кусочек висящей на стене фрески – и зачертить его прямо в тех условиях, в каких его видит, не оставляя на потом. Он чертит прямо, просто, уверенно или с размышлением – и видит больше, чем фото, иногда больше, чем сам ученый, который руководит раскопками или разведками. Эту способность видеть и чертить архитектор должен в себе вырастить, он должен почувствовать не только романтику встречи с кладкой, камнем, стеной, он должен почувствовать важность момента, ответственность. Архитектор должен переживать встречу с самим собой и с прошлым, чтобы начертить все в соответствии с моментом.
Нужно сказать, что это «соответствие с моментом» коротко называется «стиль». Это не тот «стиль эпохи», который господствует в этот момент, это смешение стиля эпохи и личного стиля архитектора. Поэтому так интересно смотреть старые обмерные и археологические чартежи, пятидесятилетней, например, давности: в них виден ушедший стиль и стиль того или иного человека. Этот «стиль чертежа» в наше время тоже очень интересен: он испытывает влияние компьютерной графики, он то обобщает детали, то начинает их умножать и группировать в своеобразные паттерны – тоже по новой моде. Кроме того, современный стиль «ручного» черчения оказывается очень серьезным, он не терпит романтических или сентиментальных деталей, он деловит, внимателен, аналитичен. И все же, в нем есть и доля «ветра», в нем отражается поэтика странствий (в остро поданных и как будто высвеченных вспышкой деталях), уважение к древней архитектуре (в попытке передать красоту целого в каждом фрагменте), спокойный анализ увиденного (осуществленный часто в сложных условиях, при плохой видимости или при дефиците времени).
Мы представляем работы выпускников МАРХИ, еще студентами попавших на археологические раскопки, «заболевших» ими и освоивших специфическую архитектурную графику, требующуюся для фиксации найденного на раскопе. Эти чертежи, переведенные в компьютерную форму или только отсканированные, хранят и сложность момента черчения, и индивидуальные манеры, и требования руководителей. Все вместе образует конгломерат, в котором самое важное то, что можно назвать «аналитика руки»: понимание вещи, предмета в целом в процессе черчения. Это умение меняется в соответствии с объектом: византийский храм VI века в горах нынешней Турции, который чертят при сорокоградусной (и больше) жаре рука отображает по-иному – по сравнению с сырыми еще фресками XII века в церкви Бориса и Глеба в Кидекше, найденными под уровнем позднего пола, и совсем по-другому чертится разрушенная стена или саркофаг в новгородских монастырях XII–XV веков. И еще одну, совсем новую манеру образует чертеж-реконструкция, где полноценным соавтором выступает ученый, «увидевший» всю постройку на словах и объяснивший архитектору ее абрис.
Эти работы заслуживают внимательного рассматривания, своеобразного вживания, когда смотрящий пытается понять те условия, в которых архитектор чертил ту или иную форму. Но можно и просто любоваться получившими линиями, тенями, сочетаниями цветов. Ведь получаются часто очень красивые вещи, из которых смелый верстальщик мог бы составить календарь или коллекцию постеров. Именно так мы и задумали эту выставку: как собрание красивых, зрелищных вещей. При этом мы, конечно, не могли забыть о том, что изображено в каждом конкретном случае, какого века, откуда. И получившиеся вещи, попавшие на выставку, отражают двойственность, двусторонность процесса: с одной стороны архитектура здесь служит археологии, а с другой: археология своей необычностью дает архитектуре неожиданное измерение. И получается графика, которую смотреть интересно, которая столь же занятна, столь же красочна или строга, как авторская, «художническая» графика из энтомологического атласа эпохи Просвещения.
Владимир Седов, Марина Вдовиченко